Антон Кулаков - Нечего прощать[СИ]
Одна из надзирательниц, неприятная женщина, с грязными черными как смола волосами и злыми глазами, подошла к лежавшей на правом боку и агрессивно прикрикнула, голос ее был очень резким, отчего невольно пробегала дрожь каждый раз, когда та начинала кричать:
— Эй ты, Гнида! Жрать иди, я к тебе обращаюсь.
В силу полученных травм она слышала только на одно ухо, а говорить не могла совсем. А слезы не хотели катиться из ее глаз, не позволяя давать волю чувствам и хоть немного отпустить тому горю, что уничтожило ее и раздавило.
— Давай пошла! — Гнида получила удар ладонью по голове и поняла, что от нее чего–то хотят. Единственный глаз посмотрел с болью и тоской, в нем блеснула слеза.
— Иди жрать, Гнида, — заорала надзирательница прямо в ухо.
Надежда спустилась с кровати и медленно побрела из палаты, в которой ровными рядами стояли еще девять коек, часть из которых были пустыми. Запах, который она не могла ощущать постоянно врезался в обонятельные центры, он въелся в скромную одежду, проникал всюду, и теперь, даже выйдя из этого страшного места, тебе уже не смыть с себя этого запаха. Пусть ты его сама никогда не сможешь оценить — он останется с тобой до гробовой доски, а когда умрешь, даже обмывая твое тело не сможет освободиться от совершенного греха. Он останется навсегда, а потом небеса, принимая тебя, покажут настоящие, черные облака, которые больно жалятся электричеством молний и килограммами презрения, которое свалится на твою голову. Твоя кровь проклята. Твое тело смешано с дерьмом. Твоя жизнь никому не нужна. Тебя уже не существует, сраная Гнида. Ты просто галлюцинация. Мираж. ТЕБЯ НЕТ, СУЧАРА!
— Вот тварь глухая, — сказала надзирательница своей сменщице, — ведь часто притворяется что не слышит. Отца своего убила, спала при этом с ним. И бабушку подушкой удушила, отравить не смогла.
— И как таких только земля носит?
— Не знаю, но тех, кто с ней все это сделал так и не нашли, а потом, я слышала, за то, чтобы она получила на полную катушку судье денег отвалили, говорят что семья ее отца, которого она взорвала вместе с женой.
— Вот чудовище…
— Страааашная. Чему если можно только позавидовать, так это волосам…
И только еле уловимый шорох, который издают твои ноги при ходьбе гулким эхом откликается в тишине этого мрачного помещения…
* * *Под потолком качался кусок провода, на котором когда–то висела красивая люстра. Сейчас там не было даже лампочки. Где–то вдалеке раздавалась веселая трель колокольчика, который пришлось повесить на дверь, чтобы знать, что кто–то пришел. Старая система давно не работала, а включить ее не было денег.
…Катя проснулась. Она поднялась с кровати и вышла в коридор. По всему дому плавал запах гнили — так как уже давно отключили электричество и все, что было в холодильнике начало портиться. Отопление не работало, потому спать приходилось одетой. В дом очень быстро ворвалось запустение, повсюду летали клоки пыли, а из дивана поднимался целый столб белесой дымки, если на него приходилось садиться, но этого никто и не пытался делать, потому что в проклятом доме со времен той самой вечеринки никто не появлялся.
Катя вышла на лестницу, каждый ее шаг отдавался эхом в гостиной и поднимал с пола пыль. Ступени скромно поскрипывали под ее ногами, и пока что не собирались ломаться, все таки дом был недавно отремонтирован, но при этом он напоминал раненого зверя, которому в грудь воткнули копье и оставили тихо умирать, обдуваемого всеми ветрами, которые, при первой же возможности врывались в пустую гостиную и гоняли поземку…
Катя толкнула тяжелую дверь и оказалась во дворе. Солнце ударило ей в глаза и она зажмурилась от непривычки — каждый раз это ее настигало очень неожиданно, и что странно, она не могла свыкнуться с этим. Двор был завален высоченными сугробами чистейшего снега, который блестел на солнце, словно алмазная пыль.
Медленно пробираясь по узкой стежке, которая вела через сугробы к калитке Катя думала о том, что наверное, это возвращается ее муж Виктор, который скажет, что все закончилось. Столько времени пришлось его прождать, что давно пора бы ему и появиться стоило…А Виктор все не шел и не шел — и тогда Катя отправлялась на кухню, где продолжала лежать голова супруга, за это время прилично испортившаяся и испускавшая ужасный запах гнили и тухлятины. Однако это ничуть ее не смущало — Катя садилась напротив и говорила с мужем, целовалась с ним, рассказывала о своих фантазиях, разгадывала с ним судоку, журила его за измену с Зиной и влечение к малолетнему отпрыску уволившейся Вики. И при этом продолжала ждать возвращения мужа, могла часами сидеть у окна своей комнаты, выходившего на улицу и вглядываться в редких прохожих, которые возвращались с автобусной остановки или от метро. Иногда, если ей казалось, что видит мужа, Катя бросалась к калитке чтобы его встретить, но никого не находила. А сейчас она нашла у калитки белый конверт. Он одиноко лежал на полочке, приделанной к ограде, на которой еще месяц назад висел покосившийся почтовый ящик.
Взяв конверт в руки, Катя отправилась через снег назад к дому. Сугробы по прежнему не принимали во внимание всю мрачность обстановки — они продолжали жизнерадостно переливаться всеми цветами радуги на ярком солнце — подобно ярким драгоценным камням — снег сиял и переливался. Катя шла по тропинке и не оглядывалась. Буйство снега на слепящем солнцепеке ее совершенно не волновало. Последние месяцы она растеряла почти все человеческое, если в ней таковое вообще хоть когда–нибудь было. И только странный голос, говоривший с искажениями по телефону продолжал упорно сидеть в ее мозгу и терзать сознание. Он постоянно напоминал ей — просто жди. Оно скоро придет и все с тобой будет в порядке. Все вернется в то состояние, как было до появления Этого человека в твоей жизни. Люди поменяют свои диспозиции и снова будут добры и правильны. А сын больше никогда не расстроит ее, сказав, что любит своего преподавателя. И Катя прекрасно знала и ВИДЕЛА, что сын его действительно любит. Так же сильно, как она сама любила его отца. Но ее собственный эгоизм оказался неготовым к принятию такого отклонения. Катя хотела внуков, и, в сущности, ей было наплевать на то, что чувствовал сын. Она следовала целиком и полностью по велению мыслей большинства, которое подчеркивало — гомосексуализм — это порок, болезнь, подлежащая искоренению и уничтожению. Блажь. Вот что это. А кивая на его возраст можно было все объяснить возрастом. Поэтому она пошла войной против этой любви не задумываясь, искренне рассчитывая, что после того, как вытравит из сына все неправильные мысли, то все вернется в то же состояние, что было раньше. И просчиталась, а сейчас платила за то, что запустила эту адскую машину собственными руками. И ждала смерти. Она ее очень хотела, особенно в моменты, когда мозг посещало просветление…
Оказавшись в гостиной Катя вскрыла конверт и увидела надпись — ШЕСТОЙ. В конвертике лежал кусочек голубого агата и лист маранты. Это был очень красивый экземпляр, редкий. С темно–зеленой листовой пластинкой и яркими белыми прожилками, которые параллельными мазками разбегались от центра листа к его краям создавая красивейшую палитру — столь приятную и запоминающуюся, если взять его в руки первый раз в жизни. Однако, в этом белом цвете красоты оказалось столько же, сколько и холода — осторожного, даже мрачного и неприятного, словно он говорил о чем–то, намекал, что все это может привести к самым неприятным последствиям, которые уже не остановить, так как колесо огня, пущенное с вершины высокой горы продолжало нестись вниз, неся за собой горе, страдания и разрушения, сжигая всех на своем пути.
Катя села на диван, от которого при прикосновении сразу поднимался белесый столб пыли, быстро развеявшийся в воздухе и осевший в полной тишине. Она стала рассматривать камень. Вместе с этим задумалась. От кого она может получить такой прекрасный подарок, который она с замиранием сердца ждет каждый день. Конечно же от убийцы, которого она вожделеет все это время. Когда он наконец придет и освободит ее душу от этого бесконечного кошмара, в который превратилась ее жизнь? Почему ему доставляет удовольствие так издеваться над ней. Она давно готова к смерти и не боится ее. Но это ожидание оказывается страшнее любой пытки. Каждый день начинается с одного и того же!
Ее взгляд проник вглубь камня, побежал по голубоватой кромке и провалился в сердцевину, куда нырял по спирали все глубже и глубже.
Катя посмотрела на лист беложилковатой маранты — белый цвет полос по прежнему что–то пытался ей сказать, но она была глуха к этим подсказкам, настолько тихо они говорили. Что он хочет ей этим сказать? Как подать ему знак, что она его ждет. И что она мечтает о его приходе, постоянно представляет себе их встречу. Она его ТАК ХОЧЕТ. Неужели наконец–то, — думала Катя, — этот камень — последний, шестой. Надо пойти и как следует приодеться перед приходом Его величества Убийцы. Она должна полностью потрясти его воображение, одеть самый лучший наряд.
